Реальность искажена и наполнена счастливыми событиями: вот они с Гарри с грехом пополам сдают ЖАБА (действительно Жутко Академическую), вот они расходятся по новым должностям, вот Рон в новеньком - новеньком! - чёрном костюме смотрит, как Гермиона идёт к алтарю. Эти воспоминания добрые, ласковые, светлые - и за ними скрывается уродливая правда, которая дышит на него из каждого угла скромного домишки на окраине Лондона. Смотрит любимыми глазами не менее любимой жены, волком кидается с заголовков "Придиры", стремительно превращая кажущуюся теперь иллюзорной радость в стыд, вину и горе по вещам, которых он даже не помнит. "И как, по твоей версии событий, мы в итоге сошлись?" - бросает Гермиона, и получается едко и горько, будто она хоронит его - того его, который всё ещё жив, до ушей наполнен любовью, готов предложить ей весь уют Волшебной Британии. В ответ Уизли мямлит. Получается скомкано до меры, когда он сам задаётся вопросом: и как лучшая студентка Гриффиндора решила выбрать его?

лучшая студентка Гриффиндора действительно выбирала другого человека, и это осознание убивает их обоих

honey, when I'm above the trees
I see this for what it is

Уизли приканчивает третье сливочное пиво к моменту, когда за два барных стула от него материализуется знакомое лицо. Взгляд сепарируется от хозяина, приковывая себя к чужой фигуре - Рону страшно нужно с кем-то поговорить, но рядом сидит Теодор Нотт, бляцкий Теодор Нотт, против которого он почти ничего не имеет, как и не имеет к нему ровно никакого отношения. - Ваш друг? - хрипит Аберфорт в неожиданном порыве искуственного любопытства - он, кажется, помнит всех мальчишек Хогвартса в лицо, и наливает обоим уже пятый раз за месяц. По крайней мере, пять из них он точно помнит.
- До первого "короля Уизли", - отвечает Рон достаточно громко, чтобы быть услышанным, и тут же жалеет о своих словах - в стройных рядах его "болельщиков" лицо Нотта никогда не мелькало. Оно, впрочем, не мелькало вообще нигде - последний будто старательно не отсвечивал, показываясь только в моменты, когда Слизерин с Гриффиндором в редком порыве сделать что-то вместе заходили в тупик в необходимости ответить на каверзный вопрос преподавателя на их совместных занятиях. Рон испытывает уже родную вину, и именно она дёргает его подсесть к Нотту ближе.
- Я зла не держу, если что. Да и не было там тебя... - выговаривает рыжий, наклоняясь к невольному собеседнику. Для него всё это: крики с трибун, сдача экзаменов, поднятые руки на занятиях - воспоминания превосходной свежести, не запачканной годом скитания по лесам и грубой действительностью.

and in the disbelief, I can't face reinvention
I haven't met the new me yet

Реальность такова: Уизли снова много пьёт.

***

Некоторые вещи не меняются - тогда он тоже сидит в "Кабаньей голове", тоже делит одну с Тео стойку, тоже пьян и придавлен тяжёлым грузом обстоятельств, о которых никогда не просил. Только в этот раз в стакан аллюром формата "галоп" бежит, едва успевая притормозить на поворотах, огневиски. В трактире много народу, и они оказываются практически прижаты друг к другу - в толпе то и дело мелькают знакомые лица, многие из которых успели застать Рона: а) в слезах; б) в неистовом желании поговорить в) в говнище пьяным.

Реальность такова: Уизли реально много пьёт.

События Войны звоном стоят в ушах. То, что казалось таким правильным и своевременным в Битве за Хогвартс, срывается в бесконечную череду смертей и пост-адреналиновой эмоциональной комы. Навязчивым сюжетом какой-то магловской глупой рекламы в голове прокручивается совсем не глупая картина лежащего на мраморных полах Колина Криви, а тело отказывается укладываться в теплую и мягкую кровать, совсем не похожую на привычный жесткий грунт, и его тянет, тянет и тянет в трактир...
-...ты-то где был всё это время? - окликивает кто-то Нотта и тут же оказывается унесён бурным потоком в другой разговор. Рон молчит ровно секунду - картинки бегут перед глазами, накладываясь одна на другую в аллюзии на зачем-то склеенную в единый уродливый кадр магловскую фотоплёнку, - и тут же отвечает, едва не сваливаясь с барного стула: - Тебя я на передовой тоже не видел, - Уизли никогда не позволил бы себе чего-то подобного трезвым, Уизли никогда не позволил бы себе такого пьяным, будь он на сколько-нибудь в себе. Закалённое войной сердце плещется в сочувствии как сам хозяин в среднего качестве алкоголя: он научился сопереживать почти каждому, и Теодор Нотт неожиданно не является каким-то там исключением.
- Я тогда...ну, тогда понял, что не все Слизеринцы - ну, Слизеринцы, - с истинно гриффиндорским акцентом времён курса пятого выговаривает последнее слово Рон, обращаясь уже к самому юноше. Его страшно - и совсем не первый раз за вечер - тянет выбрасывать изо рта слова, словно вместе с ними из головы выплеснутся воспоминания, больные, нездоровые воспоминания. Память штурму не поддаётся, и Уизли заказывает ещё стаканчик.